Даже в самом черством и покрытом слоем катышков городишке всегда найдется место для глянца. Думаю, большинство из вас знает, что делать в нем совершенно нечего, но если вы отчего-то очень хотите попасть в такое издание, то сначала прочитайте историю нашей героини. Автор у нас приглашенный, анонимный и испытавший все прелести глянца из глубинки на собственной шкуре.

Вот, значит, ее правдивая история:

Несколько лет назад я работала в глянцевом журнале. Для меня, тогда студентки, это была первая “серьезная” работа, и я жутко гордилась тем, что в журнал меня пригласили по рекомендации. Сразу оговорюсь: во-первых, за прошедшее время всё могло измениться, я рассказываю вам истории n-летней давности; во-вторых, я повествую о “местном глянце”: региональном отделении федерального издания в городишке с населением 600 тысяч человек.

На “собеседование”, как сейчас помню, я пришла в пятницу. Был жуткий мороз, я в уггах и свитере с лосем выглядела малопривлекательно и была уверена, что даже несмотря на рекомендацию, в глянец (читать это слово обязательно с благоговейным придыханием!) меня не возьмут. Редактор задала лишь один вопрос: “Читала раньше наш журнал?”, я честно ответила “Нет” и услышала: “Вот твое рабочее место, выходишь в понедельник”.

Мое экстренное трудоустройство объяснялось легко: предыдущая журналистка уехала покорять какой-то мегаполис, номер сдавали через неделю, нужен был хоть кто-нибудь. Даже тот, у кого есть лось на груди.

Понедельник встретил меня отсутствием компьютера. Два дня я просидела сиднем, не делая ничего, потому что сисадмин отчего-то никак не мог доехать и собрать мне компьютер. Вам наверняка уже смешно, но никто в редакции не мог собрать комп, все ждали великого и всемогущего сисадмина.

Как я уже сказала, я была студенткой, и зарплата в 6-8 тысяч рублей (а платили мне как копирайтеру-фрилансеру, по 40 копеек за знак, несмотря на то, что я сидела в офисе) казалась мне невероятно большой и классной за полдня работы (это сейчас я понимаю, что меня нагибали, как хотели). Утром — на учебу, после обеда — на работу. Когда я приходила на работу с утра (например, на каникулах), наблюдала следующую картину (да что наблюдала, участвовала!): первые два часа все поглощены чаепитием, далее следовал макияж, плетение друг другу кос и только потом работа.

Я думала, глянец — это бесконечные спецпроекты, классные съемки, авторские материалы. На деле все оказалось не так радужно. Мы были франшизой, а это значит, что основную часть контента предоставляло головное издание. Нам нужно было сделать буквально несколько полос в каждой рубрике. Я была единственным журналистом в штате. В основном писала рекламу, полные восторга и восхвалений интервью с местными персонами из модного мира (а иногда и послания читателям от лица губернатора, владельца сети кинотеатров, директора модельного агентства) и посты в свой блог, потому что две недели после сдачи номера делать было совершенно нечего. Вообще у нас работа была построена следующим образом: две недели в месяц все курят бамбук, менеджеры вроде как продают рекламу (на самом деле нет), журналист и дизайнер вообще на работу не ходят, редактор высиживает положенные часы, а в последнюю неделю-две менеджеры яростно продают, я экстренно пишу, дизайнер (он же по совместительству верстальщик и специалист предпечатной подготовки) делает-переделывает рекламные макеты и текстовые полосы.

Меня до сих пор трясет от слова “вкусно”, употребляемого в отношении текстов. На очередное “Сделайте мне вкусно” я проорала заказчику в трубку: “Я вам полосу шоколадом намажу! Достаточно вкусно?”.

Рекламодатели всегда были интересными личностями с причудами. Однажды мы делали фэшн-съемку для одного бутика, в котором Дольчеибанана, Версачи, все дела. Естественно, абсолютные реплики. Владелица “бутика” хотела сэкономить, поэтому моделями выступали мы, сотрудницы журнала (и так было почти на каждой съемке). Благо, почти все наши менеджеры по продажам действительно были моделями с некоторым опытом работы, а остальные просто симпатичными. Платья нам надевали с такой осторожностью, как будто это винтажные оригиналы Версаче, а не реплики, которые слепые вьетнамцами в подвале ногами шили. Когда дело дошло до съемки аксессуаров (часов и платков, в основном), владелица “бутика” очень сильно попросила не фотографировать их крупным планом, чтобы не было видно логотипы. Вы вообще представляете? Переодевшись после съемки из “Версаче” в свое простенькое платье из масс-маркета, я была невероятно польщена комплиментом от той самой владелицы бутика: “Наше платье? Нет? А я думала наше. Очень красивое!”.

За первый год моей работы мы сменили офис три раза: искали бОльшую площадь за меньшую цену. Всю мебель и все-все-все переносили самостоятельно. Напомню, коллектив преимущественно женский. Директор — очень экономная женщина, да. И очень прямолинейная: легко отпускала совершенно безосновательные замечания по поводу внешнего вида не только в мою сторону (я легко смирилась, чего там, я ж студентка), но и в сторону довольно стильной девушки-редактора.

Как-то раз мы делали рекламный разворот для одного известного в наших краях ресторана. По задумке, шеф-повар должен был при нас приготовить лазанью, а мы бы послушали, посмотрели, отсняли процесс, попробовали и написали. Так вот, попробовать нам не дали, а съемки постоянно прерывались просьбами шеф-повара не снимать тот или иной инструмент или продукт: “Нет, ну бывает нормальная форма для вырезания лазаньи, а мы тут старую консервную банку без донышка используем” (я не придумываю, фраза реальная).

А еще у нас был фотограф. Муж директора, и этим все сказано. Фотографировал – как в страшном сне. Студенты-стажеры снимали лучше него. Но ни уволить его, ни даже просто сделать замечание не представлялось возможным. Так мы и позорились перед заказчиками.

Как-то раз, выйдя из летнего отпуска, мы узнали, что головная редакция поставила нам “план на миллион”. Это значило, что менеджеры должны были продать рекламы в журнале на миллион российских рублей. Прикол в том, что миллион — это в три раза больше предыдущего плана, в том, что летом это почти невозможно, и в том, что за месяц уволились все. Остались директор, два менеджера и наш «издательский отдел»: я, верстальщик и редактор. Миллион никто, конечно же, не сделал, и по этому поводу замечательно распивали коньяк прям на работе, прям посреди белого дня. Мы вообще часто употребляли на рабочем месте, практически каждую пятницу. Как-то раз мы жарили шашлык в офисном дворе. Я вообще жутко любила ту работу, несмотря на несвоевременную выплату зарплаты и минимум “глянцевости”.

Ушла после полутора лет потому, что перестали платить. Летом я работала на полный день, а получила 2 тысячи. Зимой сделала два журнала одновременно (а я, напоминаю, была единственным журналистом в штате, редактор не писала ничего), а зарплату получала кусочками по тысяче, до марта. Выбивала. Я не была трудоустроена, так что после НГ просто не вышла на работу. Я до сих пор скучаю по той работе и считаю ее лучшей, несмотря на то, что сейчас условия моего труда намного комфортнее, а зарплата выше.

PS: Я могу рассказать еще массу историй (например, как мы вкладывали подарочные купоны в весь тираж (тогда — 5 000 экз.) своими собственными руками, потому что из типографии журналы и купоны пришли нам отдельно, а журнал уже нужно было отвозить на точки распространения), но тогда текст получится бесконечно длинным. Если у вас есть какие-то вопросы про глянец в глубинке, передайте их Орлеане, я постараюсь ответить (в том числе и про современное состояние и другие журналы, с работой которых знакома).